Несохраненное наследие

В Омске около 300 памятников архитектуры, треть из них находится в плохом состоянии. Частные инвесторы, которые берутся восстанавливать такие объекты для дальнейшего использования, не всегда могут сохранить их в первозданном виде, зато спасают от окончательного разрушения. Оправдан ли такой компромисс, почему современные строительные требования порой граничат с абсурдом и как защитить культурное наследие в реалиях рынка? Об этом – наш разговор с известным омским историком, заместителем председателя Омского отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры Игорем КОНОВАЛОВЫМ.

- Игорь Леонидович, в этом году отреставрированы два бывших жилых дома по ул. Маяковского, 11 и 13, возведенные в 1927 году, – памятники раннего советского домостроения. Здания переделаны под многофункциональный центр. Вам нравится результат?

- Оценка результата зависит от критериев оценки. Если рассматривать эти здания с точки зрения их приспособления под дальнейшее коммерческое использование, то – да, результат соответствует той цели, которая была задана. Если говорить об этой работе как о реставрации для сохранения подлинности, то, конечно, памятник утрачен. Но надо понимать, что инвестор расселил эти дома за свой счет, рассчитывая в будущем окупить понесенные затраты, поэтому требовать от него научной реставрации некорректно. Если бы в проект вложилось государство, можно было бы выдвинуть более жесткие условия. Но опять же – что размещать в этих зданиях? Жилье – слишком большая роскошь. Музеи – хорошо, но они тоже не могут быть в каждом доме. Поэтому решение в данном случае соответствовало поставленной задаче.

- В прошлом году завершилась еще одна знаковая стройка – реконструкция здания страхового общества «Саламандра», работы на котором затянулись на пять лет. Удалось ли, на ваш взгляд, сохранить архитектурную ценность этого объекта?

- На мой взгляд, подход не был безупречным, реконструкция длилась долго и вяло. Лишние действия задерживали сдачу: так, еще на предыдущем этапе были заменены перекрытия на монолитный железобетон, а для музея их стали снова менять. Объясняли это определенными требованиями к нагрузкам. Но какие нагрузки могут быть в музее? Там же не танки выставлены. Однако подрядчик работает по проекту, а у проектировщиков в приоритете формальные требования и нормы. Их соблюдение важнее сохранения уникальности.

- Проектировщиков тоже можно понять, ведь никому не хочется потом отвечать за последствия?..

- Это системная проблема. Задачи научной реставрации противоречат задачам современного приспособления. Иногда проектировщики берут на себя смелость идти против правил. На некоторых объектах это позволяется, на других оборачивается трудностями. Мне тоже доводилось в качестве архитектора реставрировать Дом Батюшкина – бывшую резиденцию Колчака. Формально работы проходили по статье «капитальный ремонт» и лично под патронажем тогдашнего губернатора, поэтому никто нам не оппонировал. Я задался целью ничего не сломать вообще, и ради этого мы пренебрегли даже пожарными нормами. Там все осталось подлинное. Но мы рассматривали дом как мемориальный объект: вот в этих стенах жил Колчак, открывал вот эти окна и двери, ходил по этому полу, видел эту лепнину… И она та же самая, а не просто похожая! Аутентичность была принципиальна, потому что это даже больше исторический памятник, нежели архитектурный. И пожарные не возражали.

А вот другая ситуация – реконструкция старообрядческой церкви за Домом туриста, в которой я также участвовал. Мы поднимали сруб, сделали все, как в 17­м веке, когда не было никаких материалов, кроме дерева. Потом пришел пожарный инспектор – и был в шоке. До сих пор нас «донимают» контролирующие органы с требованиями, доходящими до абсурда , – например, сделать специальную лестницу с колокольни для эвакуации звонаря! При этом есть всем известный Либеров-­центр – общественное двухэтажное деревянное здание, где одна лестница и нет эвакуационных выходов. При этом здание спокойно эксплуатируется. Мне такая избирательность в подходах не всегда понятна.

- А в других странах как решаются эти противоречия?

- Я с зарубежным опытом знаком только опосредованно, слышал как о положительных, так и об отрицательных примерах. Думаю, когда есть задача сохранить абсолютную идентичность памятника, должна проводиться его музеефикация – тогда он остается неприкосновенным и не ставится вопрос о его несоответствии современным требованиям. Сложнее, если это не музейный объект. Идейным реставраторам приходится бороться с многочисленным чиновничьим аппаратом, чтобы сохранить аутентичность здания.

- Сколько сегодня памятников культурного наследия насчитывается в Омской области? Многие из них находятся в критическом состоянии?

- В Омске около 300 памятников, из них более 30 – заброшены либо фактически разрушены. Около 30–40 % охраняемых объектов находятся в неудовлетворительном состоянии, из них более 10 % – в аварийном.

К сожалению, и при ремонтах часто происходят утраты, причем не всегда технически оправданные. Строитель и реставратор по-разному подходят к делу. Реставратор – это не столько профессия, сколько образ мыслей. Ему не хочется ничего ломать. А строители привыкли работать с нуля: им проще все сделать заново, чем пытаться что-­то восстановить. А потом смотришь: здесь исказили, здесь упростили, там сделали неточно – и результат отличается от исторического образца. Однако подрядчики зачастую просто не понимают этой разницы.

- Так, может, необходимо менять подход к выбору подрядчика, который имеет допуск к работе на таких объектах, или усиливать контроль над ним?

- Эта проблема должна решаться на общегосударственном уровне. Сейчас эта деятельность хоть и лицензируется и повышаются требования к компаниям, но, по большому счету, речь идет о взяткоемкости этого процесса. Приходится больше платить чиновникам, юристам. Если какому­-то подрядчику подвернулся исторический объект и заказчик заинтересован в этом подрядчике, доходит даже до покупки лицензии. Да, сейчас процедура получения лицензии стала более сложной и позволяет отсеивать некоторых подрядчиков, но зачастую тех из них, у кого просто недостаточно административного ресурса. Разрешение выдается в Москве на основании документов, которые могут быть красиво подготовлены, но не свидетельствовать о реальных компетенциях и опыте подрядчика.

- Если лицензии получают не профессионалы, а умелые администраторы, может, нужен другой механизм отбора подрядчиков?

- Я – сторонник государственной монополии на проведение реставрационных работ, как это было в советское время. Такой подход сам по себе являлся гарантией профессионализма, не было и необходимости в лицензировании. Но в условиях рыночных отношений вряд ли это возможно.

Сегодня все работы проходят через торги по 44­ФЗ. Но за счет чего подрядчики могут упасть в цене? За счет заведомого брака, некачественных материалов, использования неквалифицированной рабочей силы?.. И каким будет качество такой реставрации? Некоторые соглашаются сделать дешево, а сами из-­за низкой квалификации даже не понимают, что им предстоит. Конечно, настоящих идейных реставраторов в Омске немного, и мы стараемся жестко не конкурировать между собой. Все понимают, что сильное падение цены на аукционе никому не пойдет на пользу.

Недавно Минкульт перетряс весь список лицензированных подрядчиков, заставил отчитаться о выполненных работах, аттестовать специалистов. Это правильно, потому что, когда организаций много, среди них немало и случайных компаний, которые могут вести себя непредсказуемо. А чиновники зачастую не могут профессионально оценить качество реконструкции, чтобы оспорить ее результат.

Но это палка о двух концах. Ужесточение требований зачастую доводит до формального абсурда. Например, увеличивается объем проектных работ, которые на практике не понадобятся. Или на каждый шаг требуется историко-­культурная экспертиза. Процедура бюрократизируется, становится более дорогой и сложной, и зачастую тормозятся какие-­то простые работы, которые можно сделать в текущем режиме. Я считаю, что историко­-культурная экспертиза – это в чистом виде паразитирование на памятниках. Эксперт все равно сделает то заключение, которое нужно заказчику.

Пример из жизни: в музее потекла крыша. Понятная и простая проблема, которую можно решить быстро и без проекта. Но чиновники говорят – нет, вы что, сначала полная проектная документация, с экспертизой, а потом уже ремонт. Хотя люди, которые будут делать эту крышу, явно даже заглядывать не будут в проект. В результате – дом к зиме остается с дырявой крышей, потому что процесс подготовки документов не быстрый и не дешевый. Согласитесь, что, даже если крышу сделали бы плохо, это все равно лучше, чем она продолжит течь. Получается, что в этом случае усложнение процедуры пошло только во вред. Вроде намерения благие, но они не способствуют сохранности памятников.

Много таких законодательных коллизий, которые создают трудности в работе реставраторов: закон о госзакупках, несовершенство лицензионной практики, противоречия между нормами современной эксплуатации и воссозданием объектов в подлинном виде... Но все-­таки сохранение памятников – это общенациональная задача, которая требует особого внимания государства. И решать ее с помощью обычных рыночных механизмов сложно.

Виктория МУХИНА

Журнал «Архитектура и строительство» № 3(157) 2020