Алексей Кочетов, директор Института цитологии и генетики СО РАН, академик РАН, профессор РАН, доктор биологических наук
Люди боятся ГМО, потому что не знают, как работает генная инженерия в сельском хозяйстве, уверен директор Института цитологии и генетики СО РАН Алексей Кочетов. Мы поговорили с академиком о том, насколько зависима Россия от импортных генетических технологий и какое будущее ждет отечественную науку в условиях санкционного давления.
- Алексей Владимирович, в России ГМО стало одной из главных потребительских страшилок – с ним связывают риск развития рака, генетических уродств и чуть ли не вырождение человечества. Но в других странах генно-модифицированные продукты употребляют безо всяких опасений. Почему так?
- Сразу скажу, что единого определения ГМО нет. Есть генетически модифицированные сорта сельхозрастений и виды животных, которые используются в производстве. И каждый такой сорт или вид – индивидуальная история. Устойчивые к гербицидам, инсектицидам, более технологичные формы растений широко используют по всему миру, потому что это выгоднее. Однако каждый шаг ученых, связанный с генетическими модификациями, строго проверяется на предмет того, может ли он вызвать какие-то негативные последствия.
В принципе, народ у нас просто не знает, как получают обычные сорта сельхозкультур. Раньше это был интенсивный мутагенез, радиационный и химический, но эту продукцию как раз никто не проверял, ведь речь шла о природных явлениях. Могу сказать, что исследованные и правильно отобранные сорта генетически модифицированных растений безвредны.
Опять же в США, когда президентом был Дональд Трамп, его администрация приняла облегченный способ внедрения генетически модифицированных растений в практику. Там считают, что если полученный с помощью генной инженерии организм может быть найден просто в природе или получен традиционными способами селекции, например, скрещиванием, то такое растение рассматривается как вариант природной формы. И с тех пор в Америке действует такой порядок: человек или компания направляет заявку в соответствующий комитет, и если в течение трех месяцев не приходит ответ с требованием дополнительной проверки, то заявитель имеет право высевать свой продукт на полях.
- На ваш взгляд, нам стоило бы пойти по пути американцев и тоже упростить этот процесс, чтобы быстрее выходить с ГМО на поля?
- Есть разные точки зрения. Генно-инженерные линии растений характерны для эпохи интенсивного земледелия, но она даже в западных странах сейчас отходит, потому что очень дорогая вода, энергоресурсы, агрохимия. Не думаю, что в то время, когда шел всплеск ГМО по миру, Россия могла составлять какую-то значимую конкуренцию в этом плане. Модели агробизнеса у нас в то время не были рассчитаны ни на ГМО, ни на интенсивное земледелие, поэтому нет поводов для каких-то глобальных сожалений с точки зрения развития государства. С точки зрения развития науки и отработки законодательной базы для внедрения – наверное, да, мы были бы сейчас более готовыми к работе в данном направлении, но это не фатально.
- Может ли Россия догнать мировых лидеров в развитии ГМО или мы уже безнадежно отстали?
- Генетика – основа большинства технологических процессов, в том числе в современном АПК. У нас в стране, кстати, сегодня больше говорят не про ГМО, а про геномное редактирование. Оно не оставляет вообще никаких следов манипуляций в геноме. По сути, получается тоже генно-модифицированный организм, только он ничем не отличается от природной формы.
Я не хочу обсуждать социально-психологические эффекты внедрения ГМО: отношение к нему разное, хотя научной компоненты в тех мифах, которые много лет звучали в СМИ, нет. Каждый случай ГМО – индивидуальный, и рассматривать его как класс событий – бессмысленно. Другими словами, если какая-то одна марка авто чаще других попадает в аварии – это же не повод не ездить на машинах вообще? Мы никак не можем обойтись без генетических технологий в широком смысле: на них основан весь прогресс и в сельском хозяйстве, и в медицине, и в биотехнопроме – практически во всех сферах, связанных с живыми существами. Это все равно что быть страной, в которой, например, нет электричества.
- Как генетические технологии развиваются в других странах? Какими мировыми достижениями активно пользуется Россия и без каких не может обойтись?
- Самый явный пример – наш крупнорогатый скот, полностью плод геномной селекции. К нам завозят эмбрионы лучших быков-производителей из-за рубежа. Или яйцо – есть две-три фабрики, которые производят исходный материал для всего мира. Здесь сказывается фактор глобализации. Очень долго выстраивали конвейер, технологические цепочки, отбирали участников, определяли логистику, рынки, специалистов. То же самое с генетическими технологиями. Мир глобализован, но, как мы видим, нужно быть готовыми к разным ситуациям. Сегодня есть доктрина продовольственной безопасности, согласно которой 75 % сортов по каждой сельхозкультуре должно быть из отечественных семян. Не везде это работает, но задача по импортозамещению стоит, и хорошо, что в России есть компетенции, которые позволят нам в случае острой нужды обходиться без зарубежного материала.
- На каких направлениях мы должны сейчас сосредоточиться в первую очередь, чтобы не отстать в развитии генетики?
- В свое время в стране была принята федеральная научно-техническая программа развития генетических технологий, где был прописан очень широкий спектр задач для разных областей. Конечно, сегодня этот круг еще увеличился. Очень много критических позиций, которые нужно закрывать в срочном режиме. В первую очередь, это генетика сельскохозяйственных животных – КРС, птицы; генетика растений по некоторым позициям (масличные, сахарная свекла, овощные). Что касается биотехнологии, мы также импортируем огромный объем материалов. Острая проблема – корма, ферменты для их приготовления.
- Насколько быстро мы продвигаемся в решении этих проблем?
- Ну, геномное редактирование еще не вошло в практику. У нас даже генетические паспорта сортов растений пока не введены. Нет регуляторных документов, которые разрешают брать генетические линии, передавать селекционерам и апробировать как сорта на полях. У нас все еще действует закон, не разрешающий выносить ГМО за пределы научных организаций.
Производство сорта – сам по себе процесс длительный. А при геномном редактировании можно взять хороший сорт растения, у которого есть какое-то свойство, мешающее его использованию в другом регионе, – например, длинный вегетационный период, – и изменить так, как нужно. Традиционный способ, путем скрещивания, требует очень много времени. А можно просто поправить конкретный ген и через пару лет получить готовый материал, который будет эквивалентен исходному сорту, но с ложным признаком. Это такое ускорение, которое позволяет удешевить процесс и улучшить продукт более точечно. Интерес к этой работе есть у всех, и компетенции тоже есть – у нас много талантливых специалистов, но пока «отмашка» не дана, все это остается на уровне лабораторных исследований.
- Насколько санкции могут замедлить развитие генетических технологий в России? Вообще, как у нас обстоят дела с оборудованием, кадрами, образовательными программами в области генетики?
- Замедление, скорее всего, будет в фундаментальных исследованиях. У нас много коллективов, выполняющих отдельные научные проекты. Есть проблема в закупках реактивов, осложнились отношения с ведущими производителями, в разы выросли сроки поставок этой продукции из-за рубежа. Существуют трудности с валютными операциями. Поэтому выполнять научные проекты стало тяжелее. Что касается кадров – у нас достаточно профильных программ образования в разных институтах, в том числе в Сибири, есть программы дополнительного профобразования селекционеров.
С одной стороны, сложностей стало много, с другой – появилась возможность укрепить «технологический суверенитет». Если говорить о будущем, о крупных фундаментальных проектах, они почти всегда реализуются международными коллективами ученых, а сегодня участие россиян в них затруднено. Это плохо для нашей науки. Конечно, сейчас у нас на первом месте технологический суверенитет, но параллельно надо думать о масштабных научных работах – возможно, совместно с дружественными странами.
- Усиливая работу по развитию собственной генетики, возможно, в будущем мы станем больше экспортировать свои технологии и укреплять положение на мировом рынке?
- Россия и так всегда имела сильные позиции на международном рынке. Что было плохо раньше –это отсутствие грамотного менеджмента. Западные компании подсадили наше сельское хозяйство на «коробочные технологии», когда сельхозпроизводитель получал все услуги «из одних рук» – и семена, и агрохимию, и сопровождение. Это удобно, но в то же время порождает зависимость от поставщика, потому что весь процесс «запитан» от одного источника на годы вперед. И нет необходимости развивать собственное производство, ведь все можно купить у партнера. Сейчас из-за сложившейся ситуации российские инвесторы будут тратить деньги не за рубежом, а внутри страны, в том числе для развития генетики. Старая модель, когда капиталы зарабатывались здесь, а вкладывались в иностранные продукты, работать перестала, и это позитивно.
Все материалы рубрики «Сельское хозяйство»
08.05.2023
