В середине XX века страна сделала настоящий рывок в будущее, начав освоение Западно-Сибирского нефтегазового региона. Этот грандиозный этап в развитии отрасли прочно связан с именем Генадия Шмаля – живой легенды российского ТЭК. О том, как начинался его путь в профессию, что было самым трудным в работе на Тюменской земле и кому после введения санкций нужны сибирские энергоресурсы, мы поговорили с Генадием Иосифовичем накануне его юбилея.
- Генадий Иосифович, ваше детство пришлось на тяжелые военные годы. Остались ли какие-то воспоминания с того времени?
- Когда началась война, мне было четыре года. Причем родился я в Мордовии, но перед войной родители переехали в Оренбургскую область, где у отца, служившего в Гражданскую в местном ЧК, остались какие-то связи. Жить на селе было легче, чем в городе. Правда, наша деревня находилась в степной зоне, недалеко от границы с Казахстаном, лесов там нет, поэтому никаких грибов и ягод не собирали. Но все-таки какая-то скотина была, мы всегда держали корову, а иногда и поросят. Хотя, конечно, всем тогда было тяжело. Я сейчас вспоминаю, что виноград я впервые увидел уже будучи студентом – в 17 лет.
Нас с пеленок приучали к труду. Убрать у коровы, накормить скотину, принести воды из колодца – эта работа лежала на мне уже в десятилетнем возрасте. Осенью помогали собирать урожай. В то время техника была не та, что сегодня, поэтому были довольно большие потери, и вот нам, маленьким ребятишкам, поручали подбирать за комбайном колоски. Когда стали старше, работали на сенокосе.
Мой старший брат Саша прошел всю войну – практически от первого дня до самой Победы (говорят, таких людей было всего 3 % из воевавших). Он несколько раз был тяжело ранен: когда я пошел в школу, мы получили от него письмо из госпиталя, и я в ответном послании попросил его прислать мне цветные карандаши – у нас тогда такой роскоши в деревне не было. Хорошо помню наши разговоры с братом уже после войны. Одно время он работал комбайнером на самоходном комбайне, а я ему помогал, и мы много общались. Сильны воспоминания о Победе – это был колоссальный праздник для всей страны, который я и сегодня считаю главным праздником всего советского народа. Нас с детства учили с уважением относиться к своей истории, к своей Родине, которую надо любить и оберегать.
С сыновьями Тарасом и Максимом
Перед отъездом в Тюмень из Москвы: Лидия, Максим, Генадий Шмаль, 1966 г.
- Расскажите, как выбирали профессию? Сразу решили, кем станете, или рассматривали разные пути?
- Я мечтал стать военным. Тогда это было модно, и к тому же еще сохранялась эйфория от Победы. Но когда к власти пришел Хрущев, появились другие настроения – еще не было гонения на армию, но какие-то подвижки начинались. К нам в деревню в то время приехала старшая сестра с мужем, капитаном, и он мне отсоветовал поступать в военное училище, сказав, что лучше получить гражданскую профессию.
Я с детства любил читать и, хотя в нашей сельской школьной библиотеке выбор книг был крайне мал, читал много – все, что удавалось достать у друзей и преподавателей. Телевидения у нас тогда еще не было, но из книг, радиопередач очень много узнавал о металлургах. И я решил, что тоже стану металлургом. К тому же выяснилось, что самая высокая стипендия в вузах – у студентов металлургических факультетов. Это тоже было немаловажно, потому что родители не могли меня финансово поддерживать. Нужно было думать о том, как справиться самому. Я поехал в Свердловск, сдал экзамены в Уральском политехническом институте и поступил на инженера-металлурга по цветным металлам. И, представьте, за пять лет не пропустил ни одной лекции! Учился на повышенной стипендии, она тогда была 375 рублей – немалая сумма, если учесть, что моя мама, главный агроном совхоза, получала 750 – 800 рублей.
Из всех цветных металлов я выбрал титан – в то время о нем еще мало знали. После учебы попал на завод в городе Березники Пермского края – известном в стране городе химиков и металлургов. Там находится единственный сегодня в РФ титано-магниевый комбинат. Это уникальное предприятие, которое обеспечивает титаном все потребности нашего народного хозяйства и имеет серьезные позиции на мировом рынке, в том числе поставляет изделия для Boeing. Подобных крупных производств титана и титановых сплавов в мире единицы.
Завод был замечательным, да и Березники тоже. Это город первых пятилеток. Сегодня он является мощнейшим химическим центром Западного Урала, да и всей страны. Когда меня избрали там секретарем горкома комсомола, работать было очень интересно, потому что большинство директоров заводов были первыми комсомольцами Березняков, и когда я обращался к ним с какими-то идеями и предложениями, всегда находил поддержку. Этот город дал мне очень много, и отмечу, что две комсомольские организации, которые я возглавлял, со временем получили государственные награды, в том числе за активное участие комсомольцев и молодежи в создании Западно-Сибирского нефтегазового комплекса.
- Как в то время молодежь воспринимала эту отрасль, считала ли работу в «нефтянке» престижной?
- Для тех, кто работал в Западной Сибири, Тюменской области, это была, пожалуй, важнейшая профессия. В 1967 году было создано первое в стране комсомольско-молодежное строительно-монтажное управление № 1. Ему поручили построить поселок с красивым названием - Светлый. И потом, учитывая опыт Светлого, были созданы два комсомольско-молодежных треста – «Севергазстрой» и «Тюменьгазмонтаж». Первый должен был заниматься обустройством северных газовых месторождений, а второй – развивать новые технологии строительства объектов нефтегазовой промышленности, в том числе комплектно-блочный метод. Благодаря этому методу мы достаточно быстро освоили всю Западную Сибирь.
Когда мы начинали, во всей Тюменской области, включая ХМАО и ЯНАО, проживал 1 млн человек, сегодня население этой территории выросло до 3,5 млн человек. Построено 17 новых городов. А ведь еще недавно там ничего не было – ни жилья, ни школ. Кто тогда мог поехать в эту глухомань? Только люди, готовые переносить определенные трудности: жить – в лучшем случае в вагончиках, а то и в землянках, палатках, не обремененные семьей и детьми…
С сыновьями Максимом, Тарасом и Юрием
С супругой
- Вы являетесь одним из создателей нефтегазового комплекса Западной Сибири. Помните, как впервые приехали в Тюмень? Какое впечатление произвел тогда город? Когда стало понятно, что у провинции – огромное нефтегазовое будущее?
- Ну, то, что у этого края огромное будущее, было понятно достаточно давно, и в это верили люди, ставшие первооткрывателями уникальных месторождений нефти и газа. Они приложили много усилий к тому, чтобы убедить в своей правоте руководство страны. Ведь долгое время никто не верил, что там есть крупные месторождения, и только когда появился первый березовский газ в 1953 году, ситуация немного изменилась. В 1960 году забил первый фонтан нефти в Шаиме, затем были Усть-Балык, Мегион и т. д. Когда я впервые приехал в регион, в начале 1966 года, тюменцы уже добыли первый миллион тонн нефти. Ее возили баржами на Омский НПЗ, пока в 1967 году не построили первый нефтепровод Усть-Балык – Омск мощностью более 50 млн тонн в год.
Было интересно наблюдать, как народ со всей страны стекается на тюменские промыслы. Когда освоение Западной Сибири объявили Всесоюзной комсомольской стройкой, туда активно поехала молодежь. Начали формироваться коллективы, потому что ни строителей, ни нефтяников, ни газовиков тогда в Тюмени не было – все это предстояло создать.
Было много проблем, которые требовали решения. Северные районы занимались вопросом, как принимать людей, куда их разместить, как обеспечить снабжение и т. д. Южные районы были озабочены тем, как же накормить постоянно увеличивающееся население. Не случайно под Тюменью была построена птицефабрика, которая производила 1 миллион яиц в день! Дальнейшее развитие агрокомплекса также было подчинено цели самостоятельно обеспечить растущую армию нефтяников, газовиков, геологов. Конечно, в полной мере это не удалось – все-таки объема сельхоз-
угодий в Тюменской области недостаточно. Тем не менее работа проводилась колоссальная. Большую роль сыграла и авиация, потому что, пока не появились дороги (а это случилось уже совсем недавно), все приходилось завозить самолетами и вертолетами. В то время 80 % всех тяжелых вертолетов, существующих в СССР, работали в Западной Сибири!
Не было там людей равнодушных, и все казалось возможным. Ребята, молодые, энергичные, в 27-28 лет становились руководителями крупнейших трестов, командовали серьезными геологическими и нефтяными управлениями. И сейчас, когда мы встречаемся с коллегами на каких-то мероприятиях, мы всегда с теплотой вспоминаем тот период нашей жизни.
Конечно, не все мирились с суровыми условиями, была большая текучесть. Из десяти приехавших на тюменскую землю восемь возвращались обратно. Но какая-то часть оседала. И главной движущей силой, которая обеспечила решение проблем, связанных с созданием Западно-Сибирского нефтегазового комплекса, была именно молодежь.
Второй фактор успеха, о котором не могу не сказать, – это опора на науку. Нам повезло, что рядом с нами, в Новосибирске, находилось Сибирское отделение Академии наук. Ученые бывали на наших промыслах чаще, чем в своих кабинетах, и поэтому нам удавалось решать все вопросы квалифицированно. Приезжали академики и из Москвы. Поэтому, когда сегодня говорят о цифровизации, я вспоминаю ту нашу масштабную работу по внедрению новой техники, новых технологий, новых подходов к обустройству месторождений.
- Приходилось ли идти наперекор мнению вышестоящих чиновников при освоении месторождений? Случались ли принципиальные разногласия?
- Случались, ведь мы были на месте, а большие начальники – далеко, в Москве. Тем не менее к нам прислушивались. Так, например, специалисты института «Гипротюменнефтегаз» предложили новые методы, связанные с обустройством Самотлорского месторождения. Когда министр Шашин приехал со своим готовым решением, он в конце концов согласился с мнением молодых тюменцев (я присутствовал при том разговоре) и подписал приказ, который полностью поддержал их предложение по Самотлору. А меня, уже в годы работы в министерстве, помню, газеты критиковали за то, что я «волюнтаристскими методами» занимаюсь обустройством Уренгойского и Ямбургского месторождений. Ну, такое было время, что многое приходилось брать на себя, не дожидаясь, пока тебе покажут, что делать. Разногласия всегда были и будут, но, повторюсь, к мнению людей тогда прислушивались.
Плюс важным фактором стало четкое планирование – вплоть до каждого болта! Также не могу не сказать о дальновидности тюменцев, которые еще в 1963 году поставили вопрос о создании собственных профильных вузов – так появился и Тюменский индустриальный институт, который стал мощной кузницей кадров для нефтегазового комплекса. Многие его выпускники внесли значимый вклад в развитие отрасли.
Конечно, создание Западно-Сибирского комплекса было делом нелегким. Люди работали много и часто на износ. Тот же Виктор Муравленко, начальник «Главтюменнефтегаза», ушел из жизни, когда ему не было еще 65 лет. И многие известные геологи, буровики оставили там свое здоровье. Напряжение действительно было очень большим. На фоне общего триумфа есть и трагедии отдельных людей. У Муравленко был заместитель Матвей Крол – интересная личность, воевал, дошел до Берлина и имел много боевых наград , так вот за время работы в Западной Сибири он получил четыре ордена и… три инфаркта.
Северная часть Тюменской области не очень подходит для постоянного проживания. Поэтому там работают в основном вахтовым методом. И мы до сих пор не получили ответа на главный вопрос – что делать с этими районами: осваивать или заселять? Если осваивать – тогда это вахта. Если заселять – тогда строить города. Но там жить сложно: и кислорода не хватает, и зимой температура опускается до -50 градусов… Еще пятьдесят лет назад мы говорили о том, что нам нужна техника в северном исполнении. И по-прежнему ее у нас нет. Предположим, приходят вагоны с трубами, их надо разгрузить. А наши отечественные трубоукладчики не выдерживают экстремально низких температурах и ломаются. Только японское оборудование справляется с этой задачей. А в нынешней ситуации, когда западные компании уходят из России, нам нужны собственные разработки.
Конечно, никто не говорит о том, что мы все решим сами или что нужно закрыть двери для всех. Но мы должны сегодня стать более самостоятельными и вернуть нашей стране статус великой мировой державы, с мнением которой все должны считаться.
- Западный мир настроен полностью отказаться от российских энергоресурсов. Как вы думаете, эта цель будет достигнута?
- Я убежден, что мир, в частности Запад, не сможет обойтись без российского газа. Уже вторая зима показывает, что всерьез рассчитывать на так называемые альтернативные виды энергии нельзя. Этими направлениями можно заниматься, но необходимо иметь 100%-ный резерв. И вообще ВИЭ – это дорогое удовольствие, которое далеко не все страны могут себе позволить.
Я приведу несколько цифр. Есть такой показатель, сколько приходится энергии на одного жителя в год. У американцев это 5,4 т нефтяного эквивалента, в Европе и России – около 3,5 т, а в Африке – всего 0,4 т. Там 2 миллиарда людей вообще не знают, что такое электричество! Нужно увеличивать потребление энергии в Африке, Азии, Латинской Америке – это перспективные рынки сбыта для сибирской нефти и газа.
Как-то мне довелось побывать в Танзании, Нигерии – так там несколько часов в день подается электроэнергия! Поэтому никаких холодильников и кондиционеров там нет при их-то жарком климате! Как известно, во многих странах расход энергии летом даже больше, чем зимой. Поэтому я убежден, что без российских энергоносителей мир не проживет – и прежде всего Европа. Но нужно смотреть дальше, в других направлениях, а для этого требуется четкий план развития.
- С чем будет сложнее всего справиться российскому ТЭК в текущих обстоятельствах?
- Пожалуй, главное, что меня беспокоит, – это вопросы, связанные с организацией финансирования. Несмотря на то, что у нас была возможность создать собственную банковскую систему, когда нам нефтедоллары падали с неба, мы не сумели этого сделать, поэтому сегодня наши банки хилые. О чем говорить, если банк может дать кредит на 2–3 года, а средний нефтегазовый объект окупается за 10–15 лет. Второе – это малый размер займа при высоких ставках кредитования. Под такие проценты можно колготками торговать, а построить серьезный объект невозможно. Это сложный вопрос, который нужно решить в первую очередь.
- А в успех полного импортозамещения верите?
- В этом плане уже многое делается. Я, правда, не люблю этот термин, и лучше бы говорить об импортонезависимости. Но пока мы еще к этому не созрели, хотя некоторые компании уже продвинулись достаточно далеко. Например, у «Транснефти» 93 % закупок российского происхождения: в первую очередь, это трубы, которые мы отлично научились делать сами. А «Газпром нефть» создала институт, занимающийся разработкой отечественных стандартов вместо американского API. Да и почти все остальные нефтегазовые предприятия работают над замещением импорта.
Сложным моментом остается программное обеспечение. В свое время мы покупали за рубежом все, что связано с автоматикой, телемеханикой – считали, что это проще и надежнее. Сегодня уже надо думать о создании собственных систем, возрождать электронную промышленность, которую мы успели угробить. Да, потребуется время, а главное – целенаправленная, четкая, предметная работа управленцев: правительства, профильных министерств. Сегодня им зачастую не хватает инициативности, конкретности и ответственности за порученное дело.
В целом же я не сомневаюсь, что российская нефтегазовая промышленность выстоит в новых условиях. Любое явление всегда имеет свои негативные и положительные стороны, и наша задача – взять по максимуму плюсов из сложившейся ситуации.
Редакция «Сектор медиа» поздравляет Генадия Иосифовича Шмаля с юбилеем!
Вы посвятили свою жизнь энергетике, так пусть вашей собственной энергии с лихвой хватит для новых интересных дел и реализации всех планов! Крепкого вам здоровья, долголетия и радости каждый день!
Все материалы рубрики «Нефть и Газ»
20.08.2022
